«У тебя есть сила, — сказан Презренный. — Могущественная магия… Ты никогда не узнаешь, что это такое».
Мысль о том, что это обручальное кольцо является каким-то талисманом, заставила его почувствовать приступ тошноты, словно он вдохнул в себя запах эфирного масла. Ему страшно захотелось закричать. Ничего этого нет! Но ему был известен лишь один-единственный ответ: не думать об этом, следовать по тропе сна, выжить. И он ответил Этьеран ее же языком:
— Все цели ужасны, мне надо передать послание в Совет Лордов.
— Какое послание? — требовательно спросила она.
После секундного колебания он пробормотал:
— Серый Убийца вернулся.
Как только Кавинант произнес это имя, Лена выронила из рук глиняный кувшин, который несла, чтобы поставить на стол, и бросилась в объятия матери.
Кавинант стоял, сердито глядя на разбитый кувшин. Вылившаяся из него жидкость блестела на гладком каменном полу. Потом он услышал, как Этьеран, задыхаясь, в ужасе произнесла:
— Откуда вам это известно?
Он оглянулся на нее и увидел, что обе женщины прижались друг к другу, словно дети, напуганные демонами своих самых страшных снов.
— Грязный отвергнутый прокаженный! — угрюмо пробормотал он.
Но к Этьеран, казалось, понемногу возвращалась обычная твердость. Она крепко сжала губы, и взгляд ее больших глаз посуровел. Несмотря на весь свой страх, она была сильной женщиной, успокаивающей свое дитя и заставляющей себя броситься навстречу угрожающей ему опасности. Она снова спросила:
— Откуда вам это известно?
Она заставила его встать в оборонительную позицию, и он ответил:
— Я встретил его на Смотровой Кевина.
— Ах, увы! — вскричала Этьеран, крепко прижимая к себе Лену. — Что будет с молодежью в этом мире. Поколения умрут в агонии, и будет война, и ужас, и боль для живых. Увы, Лена, дочь моя! Ты родилась в злое время, и когда наступит час битвы, не будет для тебя ни мира, ни утешения. Ах, Лена, Лена!
Ее горе затронуло незащищенную струну в Кавинанте, и в горле его появился комок. Голос Этьеран заполнял его собственное видение запустения в Стране, будто погребальное пение, которого он прежде никогда не слышал. Впервые он почувствовал, что в Стране имелось нечто драгоценное, чему теперь грозило исчезновение.
Это сочетание сочувствия и гнева еще больше натянуло его нервы. Он почувствовал, что его бьет дрожь. Когда он взглянул на Лену, то увидел, что сквозь страх в ней уже пробудилось новое благоговение перед ним. Бессознательное предложение в ее взгляде горело еще более завлекающе, чем прежде.
Кавинант сидел молча, пока Этьеран и Лена постепенно успокаивали друг друга. Потом он спросил:
— Что вам известно обо всем этом? Что происходит со мной?
Прежде, чем Этьеран смогла ответить, снаружи послышался голос:
— Эй! Этьеран, дочь Тьеран! Трелл Гравлингас говорит нам, что твои дела на сегодня окончены. Выходи и спой для Подкаменья!
Мгновение Этьеран стояла, совершенно погрузившись в себя. Потом она вздохнула:
— Ах! Дело моей жизни только что началось, — и направилась к двери. Отогнув занавес, она произнесла в темноту: — Мы еще не ели. Я приду позже. Но после собрания мне нужно поговорить с группой старейших.
— Их предупредят, — отозвался голос.
— Хорошо, — сказала Этьеран. Но вместо того, чтобы повернуться к Кавинанту, она осталась стоять у входа, некоторое время глядя в темноту. Когда она, наконец, опустила занавес и повернулась к Кавинанту, он увидел, что глаза у нее увлажнились и в них появилось такое выражение, которое он сначала принял за покорность судьбе. Но потом он понял, что Этьеран просто вспомнила о былой покорности.
— Нет, Томас Кавинант, — печально сказала она. — Я ничего не знаю о вашей судьбе. Может быть, если бы я дольше пробыла в Лосраате, если бы у меня хватило сил… Но лимит моего пребывания там кончился, и я вернулась домой. Я знаю часть старого учения, о котором и не подозревают в Подкаменье Мифиль, но этого слишком мало. Все, что я могу вспомнить для вас, — это обрывки магических старых строк, нарушающих мир: «…Дикая магия, высеченная в каждом камне, сдерживаемая до поры, когда белое золото освободит ее и возьмет под контроль…» Но значения этих строчек, так же, как и направление теперешних времен, я не знаю. Так что вдвойне необходимо доставить вас в Совет.
Потом, посмотрев ему прямо в лицо, она добавила:
— Я открыто говорю вам, Томас Кавинант, что если вы пришли, чтобы предать Землю, то лишь Лорды, может быть, смогут остановить вас.
Предать? Эта была еще одна новая мысль. Прошло мгновение, и Кавинант понял, что имела в виду Этьеран. Но прежде, чем он заявил свой протест, Лена вступилась за него:
— Мама! Он же сражался с серой тучей на Смотровой Кевина. Я сама это видела. Как ты можешь в нем сомневаться?
Эта защита сдержала его воинственную реакцию. Сама того не желая, Этьеран затронула запретную тему. Он еще не зашел настолько далеко, чтобы сражаться с Лордом Фаул.
Возвращение Трелла лишило Этьеран возможности ответить дочери. Великан некоторое время стоял в дверях, переводя взгляд с Этьеран на Лену и Кавинанта и обратно. Наконец он сказал:
— Так-так. Наступают тяжелые времена.
— Да, муж мой Трелл, — пробормотала Этьеран. — Тяжелые времена.
Потом его взгляд упал на осколки кувшина на полу.
— И в самом деле, тяжелые времена, — тихо проворчал он, — если бьется глиняная посуда, а черепки спокойно валяются под ногами.
На сей раз Лена испытала неподдельный стыд.
— Прости, папа, — сказала она. — Я испугалась.
— Ничего. — Трелл подошел к ней и положил ей на плечи свои тяжелые руки. — Некоторые раны вполне поддаются лечению. Сегодня я чувствую себя сильным.
При этом Этьеран с благодарностью посмотрела на мужа, словно он только что совершил какой-то подвиг.
К недоумению Кавинанта, она сказала:
— Садитесь, гость. Еда скоро будет готова. Идем, Лена.
Они вдвоем засуетились вокруг нагретого камня.
Кавинант смотрел, как Трелл начал подбирать осколки разбитого кувшина. Гравлингас тихо мурлыкал древнюю таинственную песню. Он осторожно перенес черепки на стол и положил их возле лампы. Потом он сел. Кавинант сел рядом с ним, гадая, что должно произойти.
Напевая сквозь сомкнутые зубы приглушенную песню, Трелл начал подбирать черепки друг к другу, словно решая головоломку. Осколок за осколком становился на место, смыкаясь с другими без помощи какого-либо клея, насколько это видел Кавинант. Движения Трелла были тщательными, кропотливыми, прикосновение к каждому осколку очень осторожным, но кувшин, казалось, очень быстро рос в его руках, и черепки точно подходили друг к другу, оставляя лишь сеть красивых темных линий в тех местах, где были трещины. Вскоре кувшин снова стал целым.